MAIN MENU

ABOUT US

О СКРЫТОЙ СУТИ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ

Поделиться в соц.сетях

Сергей Горюнков, академик МАСТ

О СКРЫТОЙ СУТИ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ

 

0З.03.2016 состоялось телевизионное ток-шоу «Поединок: Стариков VS. Жириновский». Предметом дискуссии послужила личность Сталина ― кровавого диктатора по Жириновскому и выдающегося государственного деятеля по Старикову. Дискуссия шла в русле традиционной манипулятивной схемы «плохой Сталин / хороший Сталин», с антисталинским кликушеством Жириновского и оговорками типа «всё не так просто» Старикова. А конечный результат голосования в пользу «хорошего Сталина» дал повод несогласной стороне в очередной раз помусолить тему «рабской души» русского народа. В общем, ведущий  В. Соловьёв остался доволен.

 

Отвечая на обвинения, связанные со сталинскими репрессиями, защитники вождя указывают обычно лишь на то, что их было намного меньше, чем принято думать, а также на то, что не один Сталин в них виновен. И, к сожалению, никто не говорит о несоответствии самого термина «репрессии» историческим реалиям 30-х годов.

Между тем любой манипулятор знает: как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Если, скажем, назвать пострадавших в 30-е годы «репрессированными по диктаторскому произволу», то никто не усомнится, что организатор репрессий ― это маньяк и душегуб, идущий на прямые нарушения законности ради личных, выдаваемых за политические, интересов. А если заменить «репрессированных по диктаторскому произволу» на «проигравших в скрытой гражданской войне», то этого окажется достаточно, чтобы события 30-х годов предстали перед нами в совершенно новом свете.

Чтобы вернуть кораблю советской истории его подлинное имя, нужно для начала вспомнить, что победа Красной армии над Белой вовсе не ознаменовала конец гражданской войны. Просто в начале 20-х война перешла  из своей открытой фазы в скрытую. Это прекрасно осознавали многие современники событий, в частности ― Михаил Шолохов, говоривший сыну: «Когда там, по вашим учебникам, гражданская закончилась? В двадцатом? Нет, милый, она и сейчас ещё идёт. Средства только иные. И не думаю, что скоро кончится».

А вот чтобы понять, почему на заре советской власти совершился переход из открытой фазы гражданской войны в скрытую, нужно предварительно разобраться, кем были на самом деле те участники гражданской войны, которых по традиции, идущей от Великой французской революции, принято называть «белыми» и «красными».

 «Белыми» советская историческая наука считала сторонников идеи восстановления самодержавия с его капиталистической эксплуатацией трудящихся и помещичьим землевладением. (Вспомним популярную песню тех лет: «Белая армия, чёрный барон снова готовят нам царский трон»). «Красными» же считалась основная масса трудящихся, рабочих и беднейших крестьян, носителей идеи социальной справедливости, руководимых большевиками с их теоретическим обоснованием этой идеи в форме марксистского учения.

Постсоветская наука внесла в понимание сущности «белых» серьёзные коррективы, справедливо указав на то, что все главные вожди и создатели Белой армии были «детьми февраля»,  прямо причастными к свержению Николая II. Их программа переустройства России целиком основывалась на принципах западного либерализма, почему и была поддержана, финансово и материально, западноевропейскими странами. То есть борьба между Красной и Белой армиями была в действительности борьбой не между старой и новой политическими силами, а между двумя новыми ― Февральской и Октябрьской.

Сущность же «красных» до сих пор остаётся недораскрытой, хотя именно в ней и «зарыта главная собака». Недораскрытость заключается в том, что под именем «красных» скрывались на самом деле две разнородные в плане своей идеологической мотивации общности людей. Но прежде, чем объяснить разницу их мотиваций, нужно сказать несколько слов о подлинной роли в общем раскладе того времени так называемого «простого народа».

Революционные события начала 1917-го года сильно деморализовали и дезориентировали подавляющее большинство этого народа, главным образом крестьянства. Известие об отречении царя обернулось падением дисциплины на фронтах Первой мировой и, как следствие, проигрышем войны. Причём в этом проигрыше были в равной степени виновны как февралисты, так и октябристы: первые своей ликвидацией монархии обессмыслили в глазах армии войну вне границ Российской империи, а вторые спровоцировали массовое дезертирство солдат. То есть и те и другие действовали как две руки одной и той же революционной «головы»

Внутри самой России протестное народное движение оказалось направлено не против тех или иных новых форм власти, а против власти вообще ― против государственного аппарата принуждения со всеми его реквизициями, экзекуциями, национализациями и т. д. С перерастанием мировой войны в гражданскую начались массовые выступления крестьянства как против «белых», так и против «красных». А конечная победа «красных» как над «белыми», так и над анархической народной вольницей явилась результатом вовремя выдвинутого лозунга «Земля ― крестьянам!». Хотя к реальной программе руководителей «красных» этот лозунг не имел никакого отношения; его выдвижение было попыткой задним числом взять под контроль процессы самозахвата и дележа помещичьих земель.

Подлинное отношение руководителей «красных» к крестьянам исчерпывающе характеризуют слова В.И. Ленина, писавшего, что мелкобуржуазная крестьянская стихия ― это «самый опасный враг пролетарской диктатуры», и что она представляет собой «опасность, во много раз превышающую всех Деникиных, Колчаков и Юденичей, сложенных вместе». Не удивительно поэтому, что и «военный коммунизм», и последовавший затем НЭП оказались на самом деле борьбой не за новый социальный строй, а за удержание власти как таковой (что признавал не только Л. Троцкий, но  многие эмигранты-монархисты).

Лишь по мере полного овладения властью перед руководителями первого Советского государства во всей своей остроте встал вопрос: как этой властью распорядиться? А разными попытками ответа на этот вопрос и определился тот окончательный идеологический раскол внутри «красного лагеря», который ещё позднее был обозначен  в исторической науке как противостояние троцкистов и сталинистов.

Явным раскол стал далеко не сразу. До 17 года «красный лагерь» состоял, с одной стороны, из теоретиков марксизма и профессиональных революционеров, а с другой ― из «сознательного» пролетариата, поверившего теоретикам на слово. После Октября к «красным» примкнула значительная часть русской интеллигенции и кадрового офицерства, увидевших в большевиках не только разрушителей, но и силу, бессознательно для самой себя работающую на восстановление Русской государственности.  То есть «красный лагерь» изначально являл собою временный тактический союз разнородных сил: интернационалистов, сторонников победы мировой революции с ролью России в ней как расходного материала, и державников, сторонников восстановления порядка в самой России. И видимость единства двух разнородных сил сохранялась лишь до тех пор, пока их цели представлялись подавляющему большинству «державников» совместимыми.

Но единство дало трещину, когда несовместимость конечных целей стала очевидной. Причём для многих прозрение наступило уже в «открытую гражданскую», когда были объявлены контрреволюционерами и затем ликвидированы такие видные военачальники «красных», как И.Л. Сорокин, Б.М. Думенко и Ф.К. Миронов (их имена оказались впоследствии заслонены именами С.М. Будённого, Г.И. Котовского, А.Я. Пархоменко, С.К. Тимошенко). Других убирали «по-тихому». Например, Н.А. Щорс был убит пулей в затылок политинспектором Реввоенсовета Юго-Западного  фронта П.С. Танхиль-Танхилевичем.

С переходом открытой фазы гражданской войны в свою скрытую фазу идеологический раскол принял форму борьбы за партийные, административные и военные посты в аппарате Советского государства. К концу 20-х годов эта борьба привела к тому, что значительная часть властных рычагов оказалась в руках Сталина, а Троцкий был выслан из страны. Но поскольку в аппарате оставалось много сторонников Троцкого, то скрытая борьба продолжалась, а её пик пришёлся на середину 30-х годов.

Вот одно из ярких доказательств  того, что за этой борьбой стояла  не шизофреническая воля одного диктатора, а скрытая война двух противоположных в плане идеологических установок сил. В 1929-1930 годах многие виднейшие представители русской культуры подверглись арестам. Инициатором арестов была специальная «Правительственная комиссия» под руководством члена Президиума ЦКК (Центральной контрольной комиссии) ВКП(б) Я.И. Фигатнера; в октябре по настоянию Фигатнера «срочно прибыли председатель Центральной комиссии по чистке Я.Х. Петерс и член президиума той же комиссии Я.С. Агранов (из верховных кадров ОГПУ)… В настоящее время нам известны имена почти полутора сотен человек, арестованных в период с октября 1929 по декабрь 1930. Наверняка учтены не все… Две трети арестованных ― историки и близкие к ним музееведы, краеведы, архивисты, этнографы» (Звенья. Исторический альманах. Выпуск 1. М., 1991, с. 204, 209).

«Главным “обвиняемым” комиссия Фигатнера сделала выдающегося историка С.Ф.Платонова (1860-1933) ― ученика К.Н.Бестужева-Рюмина (1829-1911) и В.О.Ключевского (1841-1911). И напомню хотя бы несколько имён его арестованных тогда “подельников”: С.В. Бахрушин, С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье, Б.Д. Греков, М.Д. Приселков, Б.А. Романов, Е.В. Тарле, Л.В. Черепнин. Эти люди, как и целый ряд других подвергшихся в то время аресту ― цвет русской исторической науки. Если бы они исчезли, развитие этой науки попросту прекратилось бы (оно и в самом деле почти полностью остановилось тогда на несколько лет); новым поколениям историков не у кого было бы учиться.

Большая роль в “разоблачении” крупнейших русских историков принадлежала “новым” псевдоисторикам, этим, – как сказано в современном “расследовании” сего дела, ― «… “неистовым ревнителям” типа Цвибака, Зайделя, Томсинского, Фридлянда, Ковалёва» (там же, с.209). Так, Цвибак заявил в своём “докладе” во время следствия, что С.Ф. Платонов объединяет «всех мелко и крупно-буржуазных и помещичьих историков… Кулацко-крестьянская контрреволюция изнутри, иностранная интервенция извне и восстановление монархии – вот программа политических чаяний платоновской школы» (Вопросы Истории, 1989, 5, с.128)… И, казалось, дело шло к тому, что одна из основ русской культуры ― историческая наука – уже перешла грань полной погибели.

Однако в какой-то последний момент в ход дела вмешалась пока до конца ещё не ясная сила: «Как ни старались, однако, опорочить Платонова и его коллег, что-то застопорилось, надломилось в, казалось бы, хорошо отлаженной машине следствия…» (Вопросы истории, 1989, 5, с. 129). И исчезнувшие историки постепенно начали возвращаться; к 1937-1938 гг., когда, в свою очередь, были репрессированы Фигатнеры и Аграновы, Зайдели и Фридлянды, почти все арестованные в 1929-1930 годах уже работали”… Вернувшиеся создавали и публиковали новые труды, работали с многочисленными учениками, готовили к изданию сочинения своих учителей и скончавшихся соратников… Многие возвратившиеся из небытия стали членами-корреспондентами и академиками, лауреатами и орденоносцами… И без этого “поворота” не было бы, без сомнения, тех достижений русской исторической науки 1960-1980-х годов, которые осуществили ученики “реабилитированных” к 1937 году учёных…» (В.В.Кожинов. История Руси и Русского Слова. Современный взгляд. 1996)

Что конкретно «застопорилось, надломилось в, казалось бы, хорошо отлаженной машине следствия», ещё предстоит выяснять. Но уже из одного только этого исторического эпизода видна лживость и подлость широко растиражированного либералами тезиса, согласно которому Сталин, в отличие от Гитлера, уничтожал своих. В войне, даже (или тем более) скрытой, «своих» не бывает.